Виталий Манский: У меня есть ощущение саморазноса системы

-Год назад я смотрела в Санкт-Петербурге ваш фильм «Родные» — о вашей маме во Львове, других родных вам людях на Украине, год позади, война не закончена, а московская тюрьма пополнилась новыми сидельцами — украинскими моряками. Каким вы ощущаете этот уходящий год? -Знаете, у меня какое-то смятение души. Потому что, с одной стороны, я чувствую такую боль от потерь и разочарований, но с другой стороны — чем боли больше, тем больше сквозь нее прорывается надежда, что это состояние закончится. Я год назад не мог себе даже представить ни солсберийских туристов, ни… да, у Сорокина в романе — что-то такое можно прочитать. А вот увидеть собственными глазами по государственному телевидению главу Росгвардии, вызывающего Навального на дуэль. Вот у меня ощущение наступающего саморазноса системы. Черт его знает — что будет. -Как художник может адекватно существовать в таком мире? -Посмотрите на фильмы Артдокфеста, которые мы включили в программу — за каждой конкретной катиной стоит уникальный художник, каждый фильм — это свой способ осмысления, сомнений, переживаний и откровений. Фильм Дмитрия Кабакова «Обстоятельства места и времени»: маленький подмосковный дачный городок, где волею судеб зацепилась и стала жить семья Дмитрия, его родители. Он рассказывает историю своей семьи, и мы вдруг узнаем в середине картины фантастические обстоятельства жизни его мамы. И рядом, на фоне этого коренного московского клана — история таджикской семьи, приехавшей в городок не от хорошей жизни и пытающейся построить свою историю здесь. Вдруг эти две истории смыкаются с глобальным вопросом о месте каждого из нас в жизни и права на него. Получилось философское и в то же время интимное искреннее повествование — открытие целого мира одного художника. Фильм Аркадия Когана, который много лет работал главным режиссером службы документального кино Первого канала того самого, где ныне уверяют нас, как налаживается жизнь. Аркадий, который родился и большую часть жизни прожил в России, человек за пятьдесят, принимает решение уехать в Израиль. И там он снимает свой фильм «От рабства к свободе» — о том, как советские евреи добивались своего права на отъезд. Главный герой фильма — Натан Щаранский, ставший символом еврейского движения за право на свободу выбора места жительства. И какую бы я ни взял картину — я специально говорю о фильмах, которые будут показаны в Санкт-Петербурге — за каждой стоит искренняя и очень тревожная позиция художника. И лишать эти фильмы права на жизнь, на мой взгляд, преступление самое настоящее. — Насколько сейчас Артдокфесту стало сложнее жить — с этим обязательным получением прокатных удостоверений, с тем, что многие украинские режиссеры не дают свои картины, чтобы их показывали в России, насколько удается сделать фестиваль таким, чтобы он оставался важным для России? Не все в Ригу могут приехать, и не каждый сможет посмотреть фильмы в Сети. -Знаете, мне как-то не очень ловко произносить это вслух, но я не думаю, что много людей в нашей профессии, способных на такое жесткое сопротивление натиску, которое мы демонстрируем. Но здесь, наверное, это связано с тем, что я абсолютно уверен в правоте нашей точки зрения, и эта правота — она просто не дает мне права отказаться от этой борьбы. Особенно когда я вижу зрителей фестиваля, которые приходят и потом мне пишут. Хотя делать нашу работу тяжело, и меня эта работа заставляет меньше создавать собственных фильмов, но по-другому я не могу. -Эта ноша тяжела для вас? -Да. -Если бы вы знали, что так будет — взялись бы за Артдокфест? — Нет, наверное. Я бы в кошмарном сне не мог себе представить, что так будет. Что Россия окажется в таком положении. Я говорю это и в узконаправленном смысле — касательно культурного пространства, и в широком понимании. Вообще трудно представить себе в XXI веке узурпацию власти на 24 года. Войну в Украине. Мне впервые задают этот вопрос — стал бы я делать фестиваль, если бы знал, что так будет. Нет, не стал бы. Просто я не настолько сильный человек. Но теперь уже я точно не сдамся, и фестиваля не будет, если не будет зрителей и фильмов, только в этом случае. — Ваш фильм «Свидетели Путина» покажут даже в Иране, но вряд ли мы его увидим в нынешней России. Вот если бы сейчас была возможность у вас задать Путину вопрос, что бы вы спросили? -К сожалению, с Путиным в последние годы нет диалога. Есть только его монологи. И неважно, кто и какой ему задает вопрос, он отвечает то, что он хочет, а не то, о чем спрашивают. И даже если ему задают острые вопросы, его ответы — про другое. Нет диалога у общества с этим человеком, который завладел этой безграничной властью. Ну, о чем говорить. Он создал такую систему, при которой сам уже не может на нее влиять. Он уже не переговорщик. И не может взять и вернуть страну в состояние 2008 года, когда закончился его второй президентский срок. — Вы помните август 1991 года — были в Ленинграде, видели, что происходило у Мариинского дворца, когда тысячи людей вышли на улицы. В одном из интервью вы сказали, что хотели бы вернуться в Россию «за день до того как». -Ну, слушайте, Ростропович приехал в Москву, если не ошибаюсь, 18 августа 1991 год. Мы с ним много на эту тему разговаривали. Он Галине Павловне (Вишневской — ред.) не сказал, куда едет. Она его по телевизору увидела — что он в Москве, сама тоже мне про это рассказывала. Я, правда, очень хочу приехать «до». Но вообще я бы очень хотел, чтобы изменения в стране происходили в легальном, законном поле. Чтобы услышать, не «Заряжай, пли!», а «Встать, суд идет!». — Как вам живется в Риге? -Мне моя жена говорит постоянно: «Кончай говорить про Ригу, то, что ты говоришь, не нравится ни латышам, ни русским». -Почему? — Потому что я говорю правду, а она не всем нравится. Вообще ситуация следующая: мне в Риге нравится то, что здесь я продолжаю говорить по-русски и в любом месте — в кафе, такси, больнице, жилконторе — не сталкиваюсь с людьми, которые мне не отвечают по-русски. Это очень не нравится многим латышам, но именно это нравится мне в Латвии. Мне нравится и то, что там много рудиментов старого советского образа жизни — даже визуально. И не нравится, что я не могу вместе с латышами преодолевать этот совок, то есть строить Европу. Мне приятнее находиться в процессе соучастия строительства, нежели приехать на все готовое. Лучше об этом, наверное, молчать. -Но мы уже поговорили. -Да, но мои ощущения от Риги — они такие неполиткорректные. Да, в Латвии, как и в любой другой стране, существуют националистически настроенные политики, и, как результат — есть и такие избиратели. Я считаю, что национальные партии — это, вообще говоря, очень опасный рудимент: нельзя политику строить на национальном принципе. Я не путаю понятия «националистический» и «национал-социалистический» — результаты последней политики в мире видели. Но отказать в праве такой политической деятельности в демократическом государстве никто не имеет права. Ситуация в Латвии в этом смысле не критичная. Она, как везде в Европе, опасна, но не критична. А остальное. В принципе, Латвия — свободное демократическое государство, где ты можешь отстаивать свои права. И, кстати, у меня был опыт отстаивания прав. Мне нужно было получить медицинскую страховку, а был такой закон, который препятствовал этому. Мне в минздраве сказали, чтобы я обратился в парламент. Я решил, что они надо мной издеваются, потому что я из России. Вот сказали бы мне в ЖЭКе — сходи в Госдуму, я бы решил, что меня посылают попросту. А тут серьезно отправили в парламент. Там рассмотрели и — изменили закон. — Европа. Если возвращаться к разговору об Артдокфесте, в прошлом году Генеральная прокуратура проверяла два фильма — участника фестиваля «Полет пули» Беаты Бубенец и еще один — чем это кончилось все? -Это кончилось ничем — не открыли дело, но провели проверку, я давал показания. Специально приехал в Москву, когда летел через Россию. В этом году, готовя фестиваль в Москве и Санкт-Петербурге, мы приняли решение базироваться до мельчайшей запятой на всех подзаконных актах, с которыми мы в корне не согласны, которые мы считаем проявлением цензуры, относимся к ним крайне отрицательно. Но мы полностью их выполняем — дабы защитить всех авторов и кинотеатры от любых проблем и провокаций. И теперь, если какие-нибудь боевики придут на фильм, чтобы попытаться сорвать просмотр, то они придут на фильм, получивший государственное прокатное удостоверение. И мы будем требовать для таких людей максимального наказания. Я очень жалею, что мы этого не сделали в прошлом году, когда, подогреваемые телеканалами и Минкультом, они ворвались на показ с этими химикатами. Я жалею, что мы не сделали так, чтобы негодяи оказались в тюрьме. Я считаю это своей принципиальной ошибкой. Но у меня была тогда в работе картина — как раз «Свидетели Путина». Теперь же я все планы отодвину, если что-то подобное произойдет.