«Труднодоступное место не блокадного характера»

В Центре выставочных и музейных проектов рассказали, как продвигается работа над будущим музеем, строительство которого обойдется в 6 млрд руб.. Сам проект комплекса, который придумала «Студия 44» Никиты Явейна, уже вошел в шорт-лист Всемирного фестиваля архитектуры (World Architecture Festival). Его называют «Оскаром архитектурного мира». В номинации «Культура»: лучшие проекты будут представлены в Амстердаме с 28 по 30 ноября. Для западной публики уже создан фильм о проекте. Никита Явейн говорит, что «там больше про трагедию, нежели про подвиг — все же западному миру так понятнее». Еще архитектор сообщил, что хоть «Студия 44» не ведет официального проектирования — конкурс лишь будет объявлен, но, тем не менее, решаются многие вопросы — например, какова будет транспортная доступность до строительства Орловского тоннеля, в период строительства и потом. Никита Явейн рассказывал о «говорящей архитектуре» — о символике кургана, о зданиях, стоящих, как защитники — плечом к плечу, о метафоре окруженного города. О том, что каждое здание будет представлять собой некий аспект жизни в блокаде — дом, производство, культура в городе. Форма разорванного круга подсказывает движение, задает направление, разворачивает хронологию, дополненную артефактами. Завершающей точкой станет образ Рощи памяти — в конце пути, но это создадут таким образом, что каждый должен будет совершить некое восхождение, преодоление. Явейн рассказал об изменениях возникающих при работе над проектом. Что-то уходит, что-то появляется, например, нет больше так возмущавшего некоторых зала для официальных делегаций, зато детальнее прорабатывается театральный комплекс, появилось пространство, где будут выставляться частные коллекции. Милена Третьякова, заместитель директора Центра выставочных и музейных проектов так говорит о будущей экспозиции: «Мы „упаковываем“ академическое знание, предоставленное историками, в повесть и в рассказ». Главными героями будут жители и защитники города. Но и впервые будет персонифицированный рассказ о тех, кто осаждал город, кому противостояли ленинградцы. Никогда прежде, говоря о блокаде, музейщики не пытались пристально вглядеться в образ врага, обращаясь и к личным историям. В музее предполагается несколько тематических зон — собственно «Город», «Ленинградская битва», зоны, ограниченные для посетителей по возрасту — адаптивная экспозиция для детей 6-12 лет, а также тематический блок «Разрушение человека/Трудные темы», посвященный медицинским и поведенческим аспектам жизни в осажденном городе. В Санкт-Петербурге до сих пор немало противников строительства нового Музея обороны и блокады Ленинграда. Судя по дискуссиям, нередко переходящим на личности и взаимное неприятие, консенсуса достичь не удастся. Сергей Важенин, директор Центра музейных и выставочных проектов, говорит: «Куда бы ни перенесли место для строительства музея (многие недовольны выбранным местом — ред.), везде будут противники, но нам сказано строить вот здесь, а дискуссия „строить — не строить“ — так можно заморозить проект одними разговорами». «Надо конструктивно строить, идти вперед и ни шагу назад», — пошутил Важенин. Но вот бывший вице-мэр по культуре в правительстве Собчака и вице-губернатор при своем полном тезке Владимире Яковлеве, последний блокадник в современной городской петербургской власти — профессор Владимир Яковлев был серьезен и дал отповедь создателям нового Музея обороны и блокады: «Это не ленинградское дело — за что вы взялись». «Это не музей», — заодно Яковлев прошелся и по комплексу «Россия — моя история», возведенном в рекордно короткие сроки в Московском районе, недалеко от Парка Победы. А именно там сначала хотели построить новый музей, но кремлевский любимец Тихон Шевкунов создает по всей стране комплексы «Россия — моя история». Руководил созданием в Санкт-Петербурге детища отца Тихона как раз Центр выставочных и музейных проектов. Владимир Яковлев еще раз сказал, что место для нового музея блокады выбрано неудачное — «труднодоступное место не блокадного характера». Вспомнил, что с Даниилом Граниным обсуждал, как надо увековечивать память: «Если что-то делать, то делать деликатно — многоконфессиональный храм на Пискаревском кладбище, памятный поклонный крест на Пулковских высотах». — Милена, скажите пожалуйста, — обратился Яковлев к Третьяковой. — А неужели для Центра памяти нужно пятиэтажное здание? Вы собрали 800 воспоминаний, а изданы — тысячи. Вы что — все будете дублировать, новых-то уже не соберете? — За четыре месяца мы собрали свыше 20 новых воспоминаний и 6 новых никогда не публиковавшихся дневников, — ответила Третьякова. — А если бы все было так, как вы говорите, то у нас бы не было науки истории, музеев и развития культуры. Тут госпожа Третьякова пошла в атаку на блокадника Яковлева: «Вы говорите совершенно аморальную и неправильную вещь, преподаватель, который несет знания. А ведь вы были первым, к кому я пришла пять лет назад, создав рамочную концепцию развития Музея на Соляном, и вы ее одобрили, давайте быть честными — сказали, что научный центр нужен». Яковлев не сдавался, а выступил с предложением — чтобы Минобороны вернуло площади Соляного городка для музея, но военный (!) музей надо создавать под эгидой Минобороны — объединив городской музей и областные — в Осиновце и Кобоне, а также включить Зеленый пояс Славы. Тогда все наполнится настоящим содержанием. Никита Ломагин, профессор Европейского университета, председатель экспертного совета будущего музея и в прошлом — студент профессора Яковлева не мог не ответить на слова о «не ленинградском деле»: -Когда червь сомнения — очевидный и большой — присутствует, то не отреагировать на это нельзя. Мы можем спорить о месте, но спорить о том, нужно ли нам изучать историю, которая не изучена? Управление городом в условиях кризиса, оккупация, руководство партизанским движением, осуществлявшееся из Ленинграда, дипломатическая история — есть переписка Сталина и Черчилля о поводу Ленинграда из-за развитием ленд-лиза, вещи, которые связаны с ленинградской повседневностью, с медициной. Вот голландцы детально занимаются изучением своего шестимесячного голода в 44-м году, а мы? Моя идея этого института состоит в том, чтобы объединить усилия разных специалистов, чтобы был научный потенциал. Наши братья-евреи изучают судьбу каждой семьи, если речь идет о Холокосте. И разве это не по-ленинградски — помнить каждую семью?