Жертвы пыток и туберкулеза

Дмитрий Козюков попал за решетку, когда ему было 25 лет. На свободе осталась жена и двое детей. Через 9,5 лет в колонии, у него диагностировали туберкулез легких, позвоночника, мочеполовой системы, почек и кишечника. Из колонии его освободили по состоянию здоровья. История Дмитрия стала широко известна после того, как за дело о пытках в омской колонии взялась адвокат и журналист Мария Эйсмонт, опубликовавшая шокирующее интервью со своим подзащитным. О туберкулезе, о пытках, о переломанном позвоночнике, о страшных муках. Дмитрий освободился из колонии не по окончании срока, а по состоянию здоровью — его, что называется, «актировали» в августе 2017 года. Из колонии здорового когда-то парня вывозили на носилках — сам ходить он уже не мог. Через год, уже в петербургской больнице, он, после нескольких операций на позвоночнике, попытался сделать первые шаги. Его свидетельства об избиениях подтолкнули других бывших заключенных рассказать о пытках в колонии. «Все равно уже умру, наверное. Так хоть другим, может, помогу. Страшно было рассказывать, конечно, — признавался он потом журналистам. — Но я намерен добиваться наказания сотрудников колонии, которые над нами издевались — хотя бы ради тех, кто там находится сейчас». 18 марта 2019 года, пробыв чуть больше полутора лет на свободе, в основном — в больницах, он скончался от осложнения, начавшегося после очередной операции. Незадолго до этого он встретил свой последний новый год с семьей. Официально Согласно официальной статистике УФСИН наблюдается устойчивая тенденция к снижению заболеваемости в учреждениях уголовно-исполнительной системы. «За последние 10 лет количество больных туберкулезом, содержащихся в учреждениях территориальных органов ФСИН России, снизилось в 2,5 раза, смертность от туберкулеза снизилась на 36,9%", — рапортовал год назад перед Всемирным днем борьбы с туберкулезом Александр Приклонский, начальник Управления организации медико-санитарного обеспечения ФСИН России. Но по информации Анны Клименко, координатора проекта «Русь сидящая» в Санкт-Петербурге статистика УФСИН и ОНК не отражает реальной картины — полной статистики ни у кого нет, ее попросту не предоставляют. Что на воле Константин Шалыгин, заведующий организационно-методическим отделением Городского противотуберкулезного диспансера говорит, что, к сожалению, контакты с системой ФСИН по вопросам туберкулеза у врачей затруднены — сведения об освобождающихся из мест заключения и приезжающих в Санкт-Петербург людях с туберкулезом диспансер получает не в полном объеме — только от двух колоний на Северо-Западе, не свыше. И не факт, что освободившийся человек сам дойдет до противотуберкулезного диспансера, чтобы продолжить лечение. Если бы врачи знали от ФСИН, куда приезжает человек, сами бы на него вышли, предложил лечение, взяли на диспансерный учет, наблюдали бы. В 2016 году Шалыгин прочел лекции о туберкулезе в Школе МВД и ряде отделений полиции — чтобы хотя бы были в курсе. Но это все — капля в море. Инвалид на всю жизнь Андрей Дорофеев познакомился с Дмитрием на зоне, там же заразился туберкулезом: «В 2009 сел. В 2012 заболел. В 2017-м освободился. В колонии мне сломали ребро…, потом начался туберкулез. Я теперь инвалид пожизненный. Туберкулез съел левое легкое. На флюре даже не было его. А правое слегка. Вырезали левое. И сейчас таблетки пью». Дмитрий также заразился туберкулезом в 9-й колонии, после чего его перевели в лечебное исправительное учреждение № 10 по Омской области. Дмитрия возмущало то, о чем все молчали: отсутствие лечения, плохое питание, условия содержания. «Он простой, открытый, добрый был. Там страдал из-за того, что хотел, чтоб все узаконено было. А там таких не любят, вот и вывезли его на пытки», — рассказывает Андрей Дорофеев. В интервью журналистам «Сибирь. Реалии» он рассказал, что лечение постоянно прерывалось, потому что не было лекарств: «Приходишь получать, а их нет. Этим они вырабатывали у нас устойчивость к терапии». Когда появлялись нужные таблетки, то они уже не действовали, назначали свыше сильные — а они вообще до колонии не доходили. Письма-жалобы о червяках в супе, о вонючей капусте, о гнилых досках в бараках, о холоде, об осыпающейся штукатурке, которые Дмитрий отправлял в прокуратуру, возвращались прямиком на стол руководству колонии. Администрация тут же принимала меры, но не по исправлению ситуации, а по исправлению Дмитрия и тех, кто подписывал эти жалобы — всего таких на 500 заключенных, нашлось 11 человек. Недовольных закрывали в штрафной изолятор, в помещение камерного типа в СУС (строгие условия содержания). Одна из жалоб через жену заключенного ушла в Москву. В колонию после этого даже наведался прокурор. По словам Дмитрия, жалоба хоть и разозлила руководство колонии, но на ситуацию повлияла — в колонии начался какой-то ремонт, но 11 подписавших жалобу заключенных после этого посадили в автозак и отвезли в колонию № 7 особого режима, имеющую очень дурную славу. Пытки и избиения в первый же день продолжались сутки. Тогда-то Дмитрию и повредили позвоночник — «прыгали по спине». После пыток всех заключенных подвесили за наручники к потолку голыми и оставили на сутки. Лечить там начали только через 1,5 месяца: «То заставляли их кушать целиком, сразу горсть эту высыпали, от которой галлюцинации. Штук по 15, хотя их надо делить раза на три. Есть такие препараты, только съедаешь капсулу — от него и так уже плохо становится, тяжело, желательно прилечь после приема таблеток. А нас заставляли стоять в квадрате после того, как мы съедали полностью эту горсть. И лечение прерывали, то привезут их, то могли не привезти. А когда просил обезболивающее, они говорили: «Сейчас мы тебя обезболим» — дубинкой постучат и все», — рассказывал Дмитрий в сентябре изданию «Сибирь. Реалии». Несколько месяцев в «семерке» подкосили здоровье Дмитрия настолько, что в 10-ку через несколько месяцев он вернулся уже «лежачим». На свободу, чтобы умереть Во фсиновской больнице Дмитрий пролежал год, затем его «актировали» и перевели в больницу в Омске. Врачи Омска и Новосибирска были бессильны чем-то помочь Дмитрию. Родственники организовали поездку в Санкт-Петербург, где в 2017-м году Дмитрию сделали три операции, поменяли шесть позвонков, сделали 13 корешков, установили железный каркас. В сентябре Дмитрий вернулся в Омск, встретился с мамой. По словам племянницы Дмитрия Оксаны Манжелий, в период погрузки в поезд, носилки с Дмитрием уронили — из-за этого разошелся послеоперационный шов. «Он лежал в больничке, а потом у него начались ухудшения на плече. Ему сделали операцию. Начались воспаления и повышенная температура около 39 — не сбивалась около месяца. Рана оставалась открытой и ее не зашивали».